Встреча с Григорием Васильевичем Юркиным
Торжественное мероприятие в Петропавлоской крепости в честь Дня Рождения Юркина Григория Васильевича. 
Григорий Васильевич Юркин - динамовец, фронтовик, писатель

12 января 2016 года

Мы хотим максимально точно передать слова и атмосферу памятной встречи с этим удивительным человеком, поэтому предлагаем запись беседы с минимальным редактированием.

На встречу с 99-летним ветераном, известным динамовцем, отдавшим спортивному обществу более 80-ти лет своей насыщенной жизни, мы готовились воодушевленно, зная, что нам всегда есть (и в дальнейшем будет!) о чем поговорить, поделиться друг с другом яркими событиями из истории ленинградско-петербургского «Динамо» и военного прошлого Григория Васильевича.

Встретив нас на лестничной площадке, Григорий Васильевич любезно приглашает войти в свою квартиру.

Небольшая, уютная комната наполнена особой атмосферой, вобравшей в себя всю жизнь этого замечательного ветерана. На стенах — современные фотографии Григория Васильевича с известными людьми и пожелтевшие от времени старые черно-белые фотоснимки 60-х и даже более ранних лет. Тут же, буквально под рукой, весьма интересная небольшая библиотека и, конечно же, медали-медали... Возле кровати на тумбочке фотография — величественный Георгиевский зал Кремля, улыбающийся Президент России Путин Владимир Владимирович жмёт руку Григорию Васильевичу, на котором парадный мундир с десятками медалей и орденов.

Вспоминая эту историю — награждение юбилейной медалью в честь 70-летия Победы в Великой Отечественной войне, которое состоялось в Кремле всего год назад (2015 г.), наш динамовец говорит:

— Когда объявили меня, я быстрым шагом пошел навстречу Президенту и, подходя, сказал: «Привет от динамовцев Ленинграда!» А он потом комментирует: «Как приятно было сейчас услышать – Привет от динамовцев Ленинграда!», – повторил он мои слова. «В строю ветераны!»

***

Г.В. Юркин (далее — Ю):

— Никто не верит мне, что в девяносто девять лет я могу быть таким активным и при этом по-доброму, искренне шутить на любые темы, включая здоровье и спорт, конечно же про свой возраст, не забывая и замечательных женщин, с которыми я встречался в своей жизни. Вот и сейчас позвонила журналист — девушка с приятным голосом. Для интервью нужна была моя фотография и непременно в галстуке.

Я.С. Коновалов (далее — К):

— Григорий Васильевич, Вы же не только спортсмен, фронтовик, но и писатель. Если не секрет, сколько книг Вы написали?

Ю:

— Три.

Юркин легко поднялся, взял с полки шкафа книги и бережно протянул их нам.

Ю:

— Вот, первая моя книга, это вторая, а третья – она обо мне, снайпере Юркине.

Григорий Василевич с гордостью показывает книгу «Полк особого назначения» и задумчиво вздыхает: «Не поверите, но мне с трудом вериться, что в этом году мне исполнится сто лет», – а через мгновение, улыбаясь, замечает: «Обо мне даже поэма написана».

К (шутя):

— О вас трудно не написать стихов в высоком стиле, когда Вы так засматриваетесь на девушек-секретарей «Динамо» — в свои-то девяносто девять!

Юркин смеется.

К:

— Но давайте после лирической паузы поговорим о прозе жизни. Во время Великой Отечественной войны Вы были снайпером, что чаще всего вспоминается?

Ю:

— У меня много захватывающих историй. Несколько раз за всю войну мне чудом удавалось остаться в живых.

К:

— А вот это очень интересно. Расскажите хотя бы одну.

Полковник Тарасов заинтересованно кивает.

Ю:

— Хорошо. Наш батальон располагался на Московском проспекте, мы были рассредоточены в разных местах, чтобы быстро ликвидировать очаги поражения. Батальон занимал позиции недалеко от Пулковских высот. Вдруг объявили тревогу...

К:

— А какой шёл год, Григорий Васильевич?

Ю:

— Сорок второй. Зима сорок второго, если точнее. Мы уже в землянках жили — сами себе их выкопали. Так вот, объявили тревогу... Я в тот момент был дежурным по батальону и на всякий случай зашел в землянку, взял свою снайперскую винтовку и пошел в автопарк — там у нас была землянка караульного помещения. Вот около нее я и встал на позицию — это по-снайперски выражаюсь. А если просто, то стал наблюдать в оптический прицел за позициями врага. Вижу, подлетает к нам «Юнкерс» с двумя истребителями сопровождения. Ну, вы понимаете, стрелять из винтовки по такому самолёту… вообще не серьёзно (Юркин смеётся). Тем не менее, я стал прикидывать, как выстрелить в него. Надо же прицельный выстрел сделать. Когда он практически над нами пролетел, смотрю, отделилась бомба.

К:

— У Вас на принятие решения было несколько секунд?

Ю:

— Да, секунды четыре, не больше. И вот вижу...она падает прямо на меня. Махина такая... Я нырнул в тамбур землянки караульного помещения и впервые в жизни почувствовал, что земля может раскачиваться. Меня контузило. Вообще ничего не слышу. Звон в ушах невыносимый. Когда вышел, заметил, что бомба разорвалась метрах в двадцати от того места, где укрылся я... Еще такой факт. Нам были переданы поливочные машины — пятитонные, которые мы переделали под пожарные. Так вот, взрывной волной эта пятитонная машина была, как соломинка, заброшена на крышу мастерских — лежала там колесами к верху. Помню, детали всякие повсюду валялись. Представляете, какая была сила взрыва. Если бы не землянка поблизости, то и меня бы наверно уже не было.

К:

— Серьезное же испытание выпало на Вашу долю...

Ю:

— Вот ещё случай. Там же произошел. Тогда я был уже старшиной роты. Рабочие рассредоточились по городу — помогали чистить завалы, а на обед собирались у нас в столовой. Чтобы никто не скучал, я у столовой вкопал в землю турник. Крепких ребят тогда много было. Подходят к турнику — занимаются. Практически вся рота там собралась в ожидании, когда будет дана команда к обеду. Дождались, вышел, дежурный по столовой и пригласил: «Заходите!». Я построил роту, мы втянулись в узкий коридор. И вдруг раздался взрыв такой силы, что в коридор влетели стекла. Вместе с рамами. Смотрю, вся моя рота лежит на полу, без движения. К счастью, никто серьезно не пострадал. Было много оцарапанных. Когда мы вышли на улицу, то на месте турника в земле зияла глубокая воронка. Представляете? Если буквально на одну минуту позднее нас позвал дежурный, то от роты, я не знаю... Наверное, никого бы не осталось…

К:

— Сколько вас было, Григорий Васильевич?

Ю:

— Сто двадцать. Потом мы все благодарили дежурного. Он спас всю нашу роту. Если бы чуть позднее, то...

Юркин глубоко вздыхает.

К:

— Это был авианалёт?

Ю:

— Немцы сбросили всего одну бомбу. Точечно бомбили — вот такая обстановка была.

К:

— Вы тогда уже были снайпером?

Ю:

— Да.

К:

— Простите за любопытство, когда Вы научились стрелять?

Ю:

— Еще до войны, я работал на заводе им. Карла Маркса. Это заводская комсомольская организация направила меня в школу снайперов. И вот когда я пошел на фронт, то уже неплохо стрелял.

К:

— Григорий Васильевич, сколько Вам было лет?

Ю:

— Семнадцать.

К:

— А во время учебы стреляли, наверное, из винтовки Мосина?

Ю:

— Да, из неё. Интересно еще вот что... Когда я оказался в армии, меня сразу направили в полковую школу. Там я проводил занятия с курсантами. Это потому, что уже был спортсменом-инструктором. Потом было постановление правительства о том, чтобы организовать в полках группы снайперов, минометчиков, автоматчиков. В одной из таких школ мне и поручили готовить снайперов. Потом, со своей первой группой я под Пулково выезжал к Обсерватории для боевого охранения. Это примерно метров триста-четыреста от линии фронта, там был спуск от обсерватории — поле сплошное, но поросшее травой и кустарником чуть ли не в рост человека.

К:

— Трава помогала маскироваться и незаметно выходить на позиции?

Ю:

— Да, в ней мы создавали упоры для более точной стрельбы. Я по пути к позиции нашёл какую-то корягу. Приготовились стрелять, когда почти рассвело. Я был в паре с Володей Майоровым. Он помогал мне и, кстати, нам выделяли одного наблюдателя с биноклем.

К:

— Зачем, если не секрет?

Ю:

— Так наговорить можно всё, что угодно. Сколько ты уничтожил врагов, например, а наблюдатель смотрит и отмечает, так это или нет.

К:

— А кого обычно назначали наблюдателями?

Ю:

— Рядовых из подразделения, к которому мы были прикомандированы. Так вот, подложил я эту корягу, накрылся травой и, когда забрезжил рассвет, увидел фашиста — шёл от своей землянки. Я выстрелил. Он остановился и упал.

К:

— С какого расстояния Вы в него попали?

Ю:

— Метров с трехсот, где-то так.

К:

— Это был Ваш первый уничтоженный враг?

Ю:

— Да. И я помню это до сих пор. А потом там такое началось, что вспоминать страшно. Когда фашисты нас обнаружили, то открыли мощнейший огонь из пулеметов. Даже трава валилась под градом пуль; хорошо, что мы в канаву успели залечь. Потом всё внезапно стихло. Видимо, они решили, что убили нас. Я говорю вполголоса: «Володь, давай поползем по этой канаве к нашим». Ну, и поползли, а в нейтральной полосе и по краю травы нас снова обнаружили и открыли миномётный огонь. Вот это был ад. Сколько мин выпустили, трудно даже сказать. Рвались буквально под боком...

К:

— Трудно представить, что Вы тогда пережили, Григорий Васильевич.

Ю:

— Очень много мин по нам с Володей выпустили. Падали совсем рядом. Потом опять всё стихло. Наученный горьким опытом, я и говорю ему: «Всё, дождёмся темноты».

К:

— Днём вам не дали бы уйти живыми.

Ю:

— То-то и оно... Десять часов в канаве пролежали. Когда стемнело, поползли к своим и наткнулись на мертвого немца. Как он попал туда, не знаю — уже разлагаться начал. Я обыскал его и в кармане обнаружил пистолет «Вальтер».

К:

— «П-38»?

Ю:

— Он самый, и какой-то документ еще был. Я забрал его с собой. На следующий день приезжает к нам комполка — для него это всего десять минут на машине. Приехал, значит, посмотреть, как наша снайперская группа работает. Я ему доложил обо всём. А нам до его приезда командование предложило участвовать в поимке «языка». Я доложил об этом комполка, а он мне: «Категорически запрещаю, занимайтесь только своим делом!». Я передал ему «Вальтер». Вот он — полковник Сидоров.

Юркин В.Г. раскрывает книгу и показывает нам фотографию того самого бравого полковника.

Ю:

— Я ему дал пистолет, а он посмотрел на меня и говорит: “Награждаю тебя этим пистолетом!» И я, значит, забрал из его рук ценный трофей. А потом оказалось, что командир полка по должности не имеет права награждать и мне пришлось от этого пистолета избавиться, правда, намного позже. Когда закончилась война, оружие нужно было сдавать, не держать же его нелегально. Я без зазрения совести выбросил его с Литейного моста в Неву.

К:

— Захватывающая история.

Ю:

— Более подробно у меня об этом написано в книгах. А пишу их только потому, что я не имею права забывать о прошлом. Я же был врагом народа — родился в Архангельской области. Там такое раскулачивание было, что ого-го! Нашу семью раскулачили и абсолютно всё конфисковали. Всё имущество, а потом всех арестовали. Представляете, брата, который был хозяином нашей семьи, — двадцать лет ему всего было — он комсомолец, я пионер... Его арестовали за то, что когда всё от нас вывозили, абсолютно всё – и вещи, и скот, и даже сруб дома...

Григорий Васильевич смолкает и несколько секунд сидит, опустив глаза в пол.

К:

— Насколько мне известно, Вы не были родом из помещиков и уж точно не были кулаками?

Ю:

— Какое там!.. Обычными крестьянами мы были, потом я узнал, что занималась моя семья только своим хозяйством, а земли большой не имели.

К:

— Тогда почему же так произошло?

Ю:

— А дело в том, что в то время сверху была дана команда раскулачить в нашем поселении пять из семнадцати дворов.

Юркин горько усмехнулся.

Ю:

— Нас осудили за то, что нетрудовые доходы имели, и за то, что в нашем доме жил помощник лесничего — это-то и посчитали за нетрудовые доходы. Плюс ко всему — приказали нашей семье сдать двести пудов хлеба, а такого объёма даже при хорошем урожае мы бы не набрали. Когда всё отбирали, мать больная лежала... А брат смотрит на это дело и говорит: «Ладно, забирайте, будет и на нашей улице праздник!». За эти самые слова — контрреволюционные как-бы — ему и дали пять лет каторжных работ на Беломорканале. Все пять лет проработал там, как говорится, от звонка до звонка, и что самое трагичное... Как только он освободился, началась война — его тут же призвали в армию. Погиб он под Ленинградом, защищая город. Так вот...

К:

— Кто ещё был в вашей семье?

Ю:

— Ну, вот смотрите: брат, его жена и моя родная сестра. Сестру и жену брата забрали на принудительные работы по заготовке леса, и я остался один с больной матерью. Не выдержал я всего этого и сбежал в Ленинград — там–то и началась моя военная служба. Интересно вот еще что! Как-то я был на выступлении оружейника Калашникова. Эх, насколько же у нас с ним одинаковая судьба. Его семью раскулачили, мою семью раскулачили; он с поддельными документами бежал в город и я тоже бежал в город с поддельными документами. Он в молодости занимался оружием и стрельбой и я занимался оружием и стрельбой. Меня в Ленинграде, кстати, поначалу приютил один дальний родственник — ленинградский рабочий. Как увидел меня, сразу сказал: «Покажи, какие документы у тебя есть?». Я показал их, рассказал, что хозяйство наше раскулачено было. Он сильно напугался. Знаете, как было в то время трудно?

К:

— Нам трудно даже представить, Григорий Васильевич.

Ю:

— Дядька этот работал начальником какого-то отдела в Лесотехнической академии. Побоялся он, что за связь с врагом народа его могут уволить. Чуть позже он меня молча выпроводил из своего дома. Так я оказался на улице — в моей книге все об этом написано. Давайте я подпишу Вам её и подарю.

Вставая и пожимая нам руки, Григорий Васильевич добавил:

— А я ещё и фотограф.

Он повернулся к окну и, поправив штору, добавил:

— Это для фона, а сейчас я надену динамовский галстук, пиджак и мы сфотографируемся на память.

***

В душевной и теплой компании красноречивого и активного Григория Васильевича Юркина время пролетело незаметно. К слову — фамилия этого удивительного человека говорит сама за себя — «юркий»... Покидая квартиру динамовца-долгожителя, нам с трудом верилось, что Григорию Васильевичу девяносто девять лет! Эта встреча надолго останется в нашей памяти.

Беседовал Коновалов Я.С.

Присутствовал заместитель Председателя Санкт-Петербургской и Ленинградской областной организации ОГО ВФСО «Динамо», полковник полиции Тарасов Ю.В.